ей искренне хочется верить, что, разрушив весь мир до основания, та сумеет по осколкам его собрать обратно – разумеется, в этот раз всё должно быть правильно – диана дает себе обещание не проливать попусту чью-то кровь, проложить этот путь без пустых смертей : без тлеющих сожалений в чужих глазах, без преданного доверия и, наверное, лжи – хотя бы в собственной голове.

но, опуская веки, она лишь вытряхивает очередную грязь из ушей;
в глаза леоны не смотрит – они слепят привыкшие ко тьме зрачки. там – в пышущих лавой стеклянных озерах – поселились призраки осыпанного пеплом прошлого, они – окропленные высохшими давно слезами – беспокойные и ранимые: липнут холодными ручками к чужой тонкой шее ( обжигаются о накаленный доспех ). но леона, кажется, не чувствует тех прикосновений – она смотрит мимо их рук, сквозь тонкую проседь на волосах.

она смотрит в само мое естество.

( и когда земля разверзает под ногами свою мерзкую пасть, диана ловит в ее глазах лишь усталость и удивление; в окровавленные бока упирается влажный хрусталь )

в непроглядной темноте диана горестно бредит.

вспоминает, как учится жить заново каждый раз – учится хотя бы существовать после череды поражений – дышать, ходить, двигать руками и переставлять друг за другом ноги; и все дается куда тяжелее, чем то получалось впервые – что-то давит на плечи, погружает тело всем своим весом под землю, заковывает ее, неподвижную и податливую, в саму горную твердь: остается лишь захлебнуться пылью и влажным мхом, врасти в камень своими костями. и да – вновь начинать жить заново – прорасти вовне. как и всегда – делая болезненный первый вздох.

( диана почти себе признается, что, закрывая глаза сегодня, хотела бы, чтобы это было в последний раз )

но чуда не получается.

в первые секунды кажется, будто ее с потрохами ( гневливо и жадно ) наконец поглотила тьма – лишь высоко над их скрюченными телами сверкает изумрудное зарево, кренится пылающий желанным закатом окровавленный горизонт. ей до того не дотянуться – руки ее не слушаются, а от вкуса крови на своем языке тянет блевать: и та повинуется простому, телесному и откровенному, выворачивая наизнанку нутро; горечь, прилипшая к языку, скатывается обратно в разъяренный болью желудок – диана сдерживает жалкий всхлип – боль тянется от поясницы до средины бедра.

грязные руки растирают по коже жидкий, горячий металл – вероятно, что собственный.

( диана почти себе признается, что, вернувшись из мертвых, хотела бы еще хотя бы единый раз притронуться к этим теплым, переливистым волосам; вдохнуть с них весеннюю дымку )

стон, вырвавшийся из самой утробы,  вылизывает соленые стены горных пещер.