измученная земля мироточит благим огнем – стонет, разверзая клетку костяных рёбер вовне : в недрах каэнри'ах гаснет сердце : хрупкое, человеческое ( агонизируя, оно затмевает своим биением раскаты грома – молния насквозь продевает закатное яблоко, как спица : раскрытый широко глаз ). небосвод кренится, рассыпается в мелкое крошево и опадает жестокой карой на людские головы, покрытые дрожащими пальцами да золой – за своеволием следует только смерть : за смертью тлеет забвение; мир обратится в прах, прямо как это большое, мягкое сердце, застывающее в прогорклой от крови земле.

эи теряется в кромешной тьме безмолвной скорби и оборванных погибелью, сплетающихся меж собою молитв – тень ничто без того, что ее отбрасывает : лишь скользит неуверенно от острога к острогу, как загнанный, оцелованный страхом зверёк; плывет вслед за расплескавшейся своей болью по вязким следам.

[indent] - макото…

затухающее пламя цивилизации кусает сверкающими языками багровеющее кимоно; здесь некому более горевать и плакать надрывно здесь тоже некому – вокруг только тихий, безмолвный лес обуглившихся костей, укрытое влажными волосами истрескавшееся стекло чьих-то глаз : видеть свои ( мокрые, усеянные красными соцветиями капилляров ) в них мучительно – выдрать бы те, оставив напоминание о них лишь гнилью, скопившейся под ногтями.

[indent] - макото, - ее голос дрожит, когда пальцы впиваются в бледное, словно кость, чужое лицо, - макото, почему? скажи мне, почему?

вороны вторят ее шепоту погребальными песнями – что им пиршество, что выжженная земля : всё едино, как жизнь да смерть, как закат и восход, как свет и тень; вороны кроют растекающееся вдоль горизонта солнце широким размахом крыльев, уберегая вспоротое кверху брюхом чужое горе.

[indent] - макото, - шепчет прямо в синюшные губы, - почему ты отправилась сюда без меня? что… что мне делать без тебя? слышишь?

в трясущейся руке расцвел теплящийся гнозис.

the  years i lived in vain, chasing the pain with pain –
( stand down stand down stand down stand down stand down )

инадзума устелена покрывалом розовых лепестков – те гниют от поцелуев скверны, распадаются слякотью под когтистыми лапами ее порождений; бездна разверзла пасть и роняет слюни на слоистые склоны ёго – инадзума резонирует болью своей богини, не зная скорби ее, не слыша истошных криков : спутницей сокрушенья ее служит лишь блеклая, словно труп, луна.

[indent] - никого ко мне не пускайте, - голос эи проливается сквозь содранную рыданием глотку, как гончая – сквозь кроличью плоть, - это приказ.

мир под ногами – зыбкий, а внутри – изорванный в клочья : пальцы ног тонут в рыхлой, холодной земле; за спиной ее пляшут призраки – их костлявые руки облачены инеем, а глазницы : испиты непроглядною чернотой.

безмолвная тень и слезы льет тихие – угнаться пытается за движеньем единой свечи.

« посмотри на меня » –

чужой голос утопает в пурпурной дымке – вязкая соль застилает глаза, затем : рассыпается в пыль, покрывает блеском осунувшиеся, потемневшие щеки; чужой голос вспыхивает у самого уха маленьким огоньком : тепло его предназначено ей одной ( эи зажмуривает глаза, сторонится пламени, словно хватит единой искры, дабы окончательно здесь истлеть ). она глотает воздух – давится непереваренной болью, но блюет бесконечными сожалениями : пред беспощадным солнцем жалкая тень чувствует себя до смешного нагой; готова поклясться – содранная наживо кожа свисает багряными лепестками с дрожащего тела : кровавый бутон разевает в немом крике свою широкую пасть.

« посмотри на меня » –

в глазах мико – расплескавшийся океан, исполосованная вспышками молний гладь : беспросветная бездна, и там так холодно; эи зажмуривает глаза, дабы непроглядностью не захлебнуться : отзеркаленная зрачками скорбь омывает пятки, затем щиплет коленки, шелковой пеной касается ее бедер ( еще немного – солью омоет глотку, проберется вовнутрь да черными побегами расцветет ). в глазах мико – беспомощность, столь человеческая ( до жестокого искренняя ), что впору той подавиться; эи поднимает свой взгляд – эи похожа на раненое животное.

видишь – вот оно, моё раскуроченное нутро.

[indent] - уйди, - голос трет лисьи уши, словно огниво, поцеловавшее камень – искры опадают изо рта гневом, стеклом скрипят на зубах.

[indent] - уйди, мико. не приближайся ко мне.

касаться чужого тела так больно – вдыхать ее запах, словно вбирать в легкие прогорклый дым; отпечатки яэ тлеют на дрожащих предплечьях, будто солнечные отметины – расползаются золотом по растаявшему серебру собственной кожи. эи словами гонит ее, но пальцы непослушно сжимают чужую одежду – тянут к себе.

злоба, зародившаяся меж сведенными горем лопатками, облачается в кровавый доспех, расправляет свои широкие плечи : божественное душой отрицается, как телом  –  жадный, жиреющий паразит. ей бы найти сил втянуть в легкие влажный воздух, и тогда – думается – хоть потоп. хоть воющая гневливо буря, охватившая тэнсюкаку, изрезавшее острыми шпилями небосвод.

тогда – под ногами затрещит вспузырившийся лазоревый горизонт.

[indent] - я не позволю им забрать еще и тебя.

лисий голос растворяется в сгущающейся маджентовой дымке;
слова ее распадаются на слога, впиваются острыми углами в босые ноги.

эи морщится, когда ее ( снова, снова и снова ) поглощает жиреющая воронка разворошенных свежей болью воспоминаний – а помнишь: макото сплетается с нею пальцами в крепкую сцепку рук, и над головами их вновь светит исполосованное стройным птичьим клином солнце, яркими лучами хлещет по широко раскрытым глазам; пред ними – склоняются разрозненные острова, стелется под ноги мягким ковром земля. небесный престол пуст не будет – эи морщится : ведь тот ( по обычаю ) сооружен на чужой крови.

каждая жертва их – лишь нырок в новый виток бесконечности.

помнишь: инадзума была так молода, ни единой складочки на полотне ее кожи, ни единого шрама – пышущее жизнью дыхание после болезненного перерождения слишком приторное; и вот – вся она, изнеженная, в их руках. в ее руках – помнишь: ведь руки макото мягкие, не знающие клинка. эи складывает их в свои – мозолистые, исполосованные множеством битв – прикладывает к тем мягкие губы, оставляя на коже едва осязаемый влажный след.

помнишь: макото ей улыбалась. сквозь тонкую щелочку губ проливалось солнце, окутывало пространство вязким теплом; эи же дарует лишь проливные дожди.

every time that i feel –
( my empire beneath me feet crumbling )

она хватается за каждое чужое слово, как за соломинку – и та надламывается : предательски рассыпается в пыль, марает гнилостными сожаленьями пальцы. эи утыкается носом в чужие – еще незнакомые – руки, и они не кажутся ей родными, не даруют привычного чувства защищенности, не пахнут домом. но они мягкие. теплые. на ощупь – как утреннее, сонное солнце. их не хочется отпускать.

[indent] « ты мне веришь? » –
словно глупая мантра, беспардонно ворвавшаяся в изорванный в клочья мысленный поток – между истлевшими останками уже почившей империи и разбитым стеклом родных глаз; эи помнит : доверие – наиболее хрупкая из валют. почти ничего не значит, и одновременно стоит всего.

( эи ведь так много помнит : но толку в этих знаниях ныне нет ).

[indent] - ты не в праве давать такие обещания, - природная холодность голоса становится колкой : обрастает инеем, - тебе и вовсе здесь не положено быть. ты оставила храм без присмотра, мико.

чужая улыбка, как рассечение по сжавшемуся в спазме сердцу – что-то насильно вырванное из контекста, стержневая деталь, затерявшаяся в бесконечных слоях собственных стенаний. яэ – как назойливый призрак, вклеенный в смазанную картинку периферического зрения : всегда рядом, но никогда – так близко. никогда – так назойливо, так…

ощутимо.

[indent] « ты мне веришь? » –
эи злится от чужой прямоты, но сдается ей быстро – ведь она уже на коленях; уже пред нею всей своею душою нага. слова сами сползают с прогорклого скорбью шершавого языка; тихие, сизые, немощные – из уст да лишь в чужие уши:

[indent] - верю.

нежный цвет сакуры беззастенчиво путается в потемневших от расплескавшегося металла волосах – эи, завороженная, рассматривает скрюченные ветки огромного дерева и ловит себя на мысли, что не помнит его : и долговязая тень, извивающаяся от самых корней, кажется недружелюбной, холодной : она кажется бесконечно чужой. в пересечённых скорбью воспоминаниях вместо него лишь зияющая пустота, раскрасневшийся нагой горизонт – как и в глазах макото : бессодержательность погребена навеки вместе с ее природной нежностью и теплом.

( запомнить макото такой кажется преступлением ; черные зрачки, белые руки, белые губы, черные волосы, черная, черная кровь на них ).

мир расползается на криво изрезанные слои прямо под кончиками ее грязных пальцев – те искрятся, прикасаясь к древесной коре, исполосованной вырезанным из памяти временем; оно кажется старшим, нежели вся инадзума.

( но почему? )

[indent] - разве… разве здесь цвела сакура, яэ?

в глазах ее пролилась немая мольба о помощи – мир расползается на слои и кажется ей чересчур далеким, неестественным диким : она в нем сторонняя даже в собственном отражении; эи – затерявшаяся в бесконечных сумерках тень.

[indent] - я… не помню. мне кажется, что я теперь столь многого не помню. словно она забрала все это с собой.

лисьи слова проливаются за края, наполняют собою и без того крошечное пространство – ее безграничное тепло отторгается угасающим телом, будто огонь застывшей водой : эи старается выдержать очередной скол на поверхности сухой кожи, как и подобает воину – стойко. но ломается от резкого перепада температур.

( скажи – кого мне теперь защищать? )

[indent] - мне нужно умыться. кожа липкая. это неприятно.

чужая кровь сухой корочкой стягивает лицо, шею, предплечья, забивается под короткие ногти – отпечатки чужих жизней выжигают на коже стигматы : те мироточат, когда соленые слезы касаются их поверхности, ржавыми струйками растекаются по бледному полотну. эи проявлять слабость кажется до тошноты нелепым – словно касаться этих мягких, отливающих бесконечной горечью лепестков.

[indent] - скажи, - голос эи наконец обретает форму, - что ты чувствовала, когда сайгу… ушла?