it will always hurt
[indent]  [indent] and so say all of us

дафна смотрит в глаза аврора напротив — долго, пристально, вкладывая бережно в выражение на своём лице как можно больше отвращения; старый трюк, отработанный ещё в школе: посмотри на него так, чтобы ему захотелось выблевать лёгкие на коврик своей ванной или на стол своему боссу. думает: мерлин, спасибо, что дал мне вырасти ребёнком непотизма. говорит: господа, вы, кажется, с ума сошли. говорит: господа, я, безусловно, испытываю ко всем вам исключительно уважение, но начинаю думать, что у вас серьёзные проблемы с осознанием своих полномочий. вы вообще понимаете, кого вы сюда притащили? хотя бы на поверхностном уровне, без нюансов? нет? ладно.

им всем страшно неловко в её присутствии — как будто бы ей хочется знать, что происходит у них в головах. как будто ей нужно вскрывать им череп, чтобы понять, о чём они думают — она пялится скучающе в стену, тянет без эмоций в голосе: о боже мой, я надеюсь, никто не узнает об этом. как же будет неловко. надеюсь, никого из вас не уволят после этого, это было бы ужасной трагедией.

хлопает на прощание дверью.

это не имеет значения, она говорит себе. в первую очередь: у неё есть дела поважнее. во вторую, когда лакированный череп на столе отказывается разыгрывать роль адекватного собеседника: даже если у неё нет дел важнее, это — однозначно — её не касается. она не видела лаванду браун последние восемь лет, не думала о ней примерно столько же минус три или четыре, она тем более не планировала залезать ей в голову — предпочла бы никогда не залезать ей в голову, по правде. там пахнет гарью, звенит в ушах от взрывов, ноги подкашиваются и кровь заливает глаза. отдаёт металлом на дёснах, не вымывается из-под ногтей.

она не смотрит специально. она ищет другое — мальчик-аврор с невероятно голубыми глазами спрашивает у неё тоскливо: вы уверены? вы точно уверены, что это не она? она говорит ему: слушай. это удивит тебя, но, правда, нужно очень постараться, чтобы вскрыть кому-нибудь голову и не заметить там желания выть на ёбаную луну или хотя бы очень стабильных провалов в памяти каждый месяц. я знаю, уровень моей компетентности просто шокирует. будь добр, сбегай за кофе.

думает: могла бы пройти мимо. было бы просто: сплюнуть чужое отчаяние вместе с зубной пастой тем же вечером, продолжить дальше. притвориться, что не заметила — от неё же ожидается именно это. прости, да, неловко получилось, но теперь-то они отстанут, так что, в общем, бывай, надеюсь, твоя проблема с оборотнями решится как-нибудь скорее и ещё без пяти лишних трупов. была рада тебя увидеть, кстати, классно выглядишь — ну, минус шрам на половину лица, но эй, знаешь, всё не так уж и стрёмно. напиши как-нибудь, но лучше, конечно, не надо; я вообще-то не очень знаю, о чём с тобой разговаривать. до встречи.

решает, запуская пальцы в совиные перья и прокручивая воспоминания в омуте: это верх дебилизма. однозначно. пишет что-то тупое: твой мозг сказал мне, что ты тоже знаешь этот ублюдочный бар в абердине, я совершенно точно была там раньше и не узнала о нём на всём этом цирке, который устроили вместо допроса, так что как насчёт субботы в восемь? я планирую проснуться за четырнадцать часов и думать весь день о том, как посмотреть тебе в глаза. будет весело. ты оценишь.

лаванда браун ей не отвечает, но дафна думает — ладно. в крайнем случае, она просто побудет жалкой минут сорок и забудет об этом на следующий день. как будто впервые.

приходит первая и сильно раньше, смотрит тоскливо за барную стойку и едет крышей от селестины уорлок. заказывает себе кофе, ждёт, ждёт, ждёт, теряет себя в ожидании, забывает, зачем она здесь, вспоминает удачно — вместе с распахнувшейся минутами сильно позже дверью. бросает вместо приветствия:

[indent] — я взяла тебе пиво, — оно паршивое. я знаю, что ты ненавидишь эту дрянь. потерпишь. кивает на стул напротив. — садись.

это неприятно. гарет говорит как-то: для кого-то, кто выбрала себе целью препарирование человеческого мозга и бальзамирование процесса мышления, ты слишком очевидно ненавидишь других людей. дафна поджимает губы: она не ненавидит — не на самом деле. испытывает отвращение, может быть, и бесконечную усталость от всего, что дышит и обладает способностью навязывать свои идеи, но не ненавидит.

она не ненавидит, например, лаванду браун. однозначно нет. просто не знает, что с ней делать. или с собой-в-контексте-неё. это звучит омерзительно, и она запрещает себе думать об этом дальше.

опускает чашку на столик, выдыхает, кусая изнутри щёку. говорит:

[indent] — слушай.

говорит:

[indent] — не то чтобы это моё дело.

говорит — до того, как лаванда её перебьёт:

[indent] — но что за хуйня, лав?

сжимает пальцы вокруг чашки, смотрит сквозь керамический нейтралитет выражения на её бледном лице. она полное дерьмо в этом, конечно, но лаванда потерпит. других добровольцев здесь нет.

[indent] — ты торчишь в этой дыре в полном одиночестве годами, не говоришь с живыми людьми из принципа и бросаешься на этих придурков при попытке взять показания. они заслужили, но я хочу сказать: неудивительно, что они решили, что это ты жрёшь местных.

это пройдёт отлично.

Отредактировано Daphne Greengrass (2023-05-05 02:09:30)

i'm getting good, i'm getting good at this
[indent]  [indent] washing off the blemishes

у прошлого шрам на половину лица: усталость под глазами, досада на дне зрачков, агрессия, считываемая в манере сцеплять пальцы вокруг стакана. на прошлое неприятно смотреть — не в том смысле, что она думает, или не совсем в том; такой смешной змеиный клубок под пальцами, цепляющийся зубами сам за себя. дафна разбирается с ним просто: убирает его в нижний ящик стола, вырезает себя из него, как человеческую фигурку из колдографии, неровно и то и дело проезжаясь режущими чарами по лицу. думает как-то: было бы неплохо разобраться во всём этом багаже из неотрефлексированного дерьма, наверное, рефлексия — вообще очень крутое слово, но, конечно, не сейчас, сейчас у неё куча дел и нужно ещё подготовить гору отчётов для парней семью этажами выше. решает потом, подумав лучше: ну нет, вряд ли. это точно не для неё.

делает проще: отделяет себя. отделяет себя, отделяет себя, отделяет себя — непрекращающийся процесс поддевания ножом кожи на бёдрах и выкладывания букв на холодильнике. по понедельникам они собираются в рандомную мотивирующую цитату тиберия огдена, по субботам предпочитают хоукворта; дафна больше всего любит среды, потому что по средам они цитируют амелию боунс — приятно наблюдать, как слова человека, о смерти которого ты узнавала из газет в июле девяносто шестого, ползают по дверце твоего холодильника. мементо мори, выведенное на протухшей курице и сгнившей зелени.

она не думает о лаванде браун — потому что она не думает о хогвартсе вообще, вернее — предпочитает не думать, вернее — запрещает себе под страхом выблеванных лёгких. спрятанные под мантией ладони, сорванный голос, шум из большого зала — как лаванда запрокидывает голову на четвёртом курсе или обвивает руками чужую шею — дафна не думает об этом в шестнадцать, в семнадцать, в двадцать один, когда натыкается на первые газетные заголовки, тем более не думает теперь. рассматривает себя в ретроспективе: ты из прошлого — существо изуродованное и решительно отдельное, не имеющее к реальности отношения; пытается смотреть так на лаванду-теперь, но давится кофе.

сжимает крепче пальцы на своей полупустой чашке, прячет выбитый из лёгких воздух между поджатых губ. прижимает комментарии об отчаянии языком к ряду нижних зубов, выдерживает по часам на запястье паузу, прежде чем пожать плечами с отработанным в министерстве безразличием:

[indent] — на твоё счастье, я предпочитаю плевать в стаканы.

мерлин, выдайте ей кто-нибудь премию за самую угарную шутку столетия. фотка в календаре больше не вытягивает на себе её гения.

[indent] — я не собираюсь... лезть к тебе в голову. снова, — морщится, смаргивает выступающее на лице раздражение — отсчитывает это по секундам тоже. делит жизнь на четыре календаря разной степени драматичности, помечает цветами: жёлтый — для отчётности гарету, зелёный — восемь часов исключительно человеческой дряни под чьим-то черепом, красный — другая человеческая дрянь за его пределами. для лаванды браун выбивает гелиотроп — кофе на языке отдаёт банальщиной, но она не то чтобы когда-либо записывала креативность в список своих достоинств. — это не такая заманчивая перспектива, как ты могла бы подумать.

это было бы просто: позволить себе соскользнуть в старые паттерны. пустить язвительность в голос, дать старой злости скатиться с языка — это был тогда твой проёб или мой? неважно, наверное; важно для той уёбищной шестнадцатилетней версии меня, которая рыдала в толчке на седьмом этаже, но эй, давай не будем про эту дуру. это просто неловко.

[indent] — я думаю, — тянется к палочке в кармане под пиджаком, взмахивает ей, накидывая купол из приглушающих чар, запрещает себе отводить от лаванды взгляд. это досадно, она осознаёт: насаживать самой себе искренность хотя бы в намерениях. эмоции собираются узлом между рёбер — неудобным и скользким. такой только резать. — что могу помочь тебе с оборотнем.

медлит, опуская палочку перед собой на стол — это будет лишним, она уверена; если лаванда не выльет пиво ей на костюм после этого, это будет чудом. хмурится, цепляясь каблуком туфли за перекладину между ножками стула, всё равно добавляет:

[indent] — и я думаю, что тебе нужна моя помощь.

засекает.

and there'll always be a trace
[indent]  [indent] but you'll feel the pain subside

Отредактировано Daphne Greengrass (2023-05-16 23:59:03)

это не казалось охуенно захватывающим даже в девятнадцать: идея залезать в чужие головы уже тогда предстаёт сомнительной, то есть, разве тот-кого-нельзя-называть не занимался той же хуйнёй, и это вроде как было трагично для всех — может быть, получится обойтись без этого? у нас же есть теперь какой-то запрет на сыворотки правды и неодобренную высшей инстанцией легилименцию, нет? гарет, долгих лет ему жизни и счастья в браке, вздыхает тяжело, смотрит на неё устало, говорит: мы теперь называем его по имени. добавляет: по большей части, конечно, можно без этого, но заканчивай ныть — тебе, кажется, нужна была эта работа.

дафна затыкается: ей нужна эта работа. говорит: ладно. в первый раз жмурится — не потому что у неё в голове что-то охуенно важное. там только стыд — тупой и банальный, занимающий собой всё пространство, упирающийся в рёбра и выходящий по утрам желчью в толчке на девятом уровне здания министерства вместе с завтраком. вселенский ужас, охватывающий её при мысли о собственном будущем или попытках удержать в целости настоящее — самая тупорылая вещь в мире, хуже того — совершенно непродуктивная. в дрожащей руке тяжелее держать палочку; она обхватывает запястье пальцами, пробует: legere — это читать, но ей больше нравится набор из остальных коннотаций. я назначаю — это ближе, я выбираю — куда ни шло. я говорю — провозглашаю, если угодно. тайное, вывернутое наружу — содержимое органов или эмоции, облечённые в слова. неудивительно, что нормального человека тянет блевать от обоих.

вот классная новость: это проходит тоже. нет вещей, она выясняет, которые не проходят: стыд перед сестрой, сменяющийся раздражением, или стыд за себя, замещаемый безразличием, или стыд за что угодно ещё — например, за себя в шестнадцать, выплёвывающую слова с отвращением, направленным на самом деле — само собой — на себя тоже. в шестнадцать тебе нравится девочка, в шестнадцать ты не понимаешь, что на самом деле значит, когда тебе нравится девочка, смотришь, как она висит на шее у мальчиков, плюёшься ядом при встрече и скалишь в искреннем раздражении зубы. в шестнадцать ты говоришь ей, когда второй-самый-популярный-мальчик-в-школе бросает её, имея в виду каждое слово: я думаю, что ты просто сука тупая, и ты заслужила всё, что с тобой происходит. смотрит в глаза лаванде, вертит чашку по линии разводов на деревянном столе, думает: боже, блядь, как же всё это тупо.

бармен ставит второй стакан с пивом на их стол без лишних слов — дафна кивает ему, не задумываясь особо, считывает что-то на его лице — предпочитает принимать это за вселенскую меланхолию. к двадцати шести решает: у людей в голове нет ничего важного — только дерьмо разной степени абсурда. всё всегда оказывается банальнее, чем ты думаешь, и замкнутость на себе самом так упорно строит себя на человеческой тупости, что пора выдавать премию. теренс говорит, когда она вываливает ему это за третьим стаканом огневиски в баре паршивее этого: тянет мизантропией, подруга. она думает: может быть.

смотрит на лаванду браун, отвечает просто:

[indent] — теперь — да.

сначала всегда накрывает эмоциями. потом — потом ты вспоминаешь себя за чужими воспоминаниями, и это всегда самое поганое: отделять себя от чужой памяти. пытаться разглядеть остатки собственного эго за чужим водоворотом из отвращения и боли — оно всё липнет, как грязь к юбке. клей между пальцев.

это было бы удобно: думать о лаванде-теперь как о тени себя прежней или мокром пятне на стене. если от тебя ещё что-то осталось — это победа или поражение?

не так важно.

[indent] — слушай, лав, — она выдыхает, проглатывает дискомфорт вместе с остатками кофе, заправляет выбившуюся из хвоста прядь за ухо. это всё каким-то образом страннее, чем смотреть на неё в допросной комнате и залезать ей под череп. — я не пытаюсь сказать, что знаю больше тебя, ладно? но я работаю в министерстве, у меня есть доступ к ресурсам, и я могу помочь тебе.

думает об этом на мгновение. пробует иначе — тише и переступая себе через горло:

[indent] — я хочу помочь тебе.

опускает взгляд первой.