ценою прозрения есть безумие –
тонкая игла запретных знаний прокалывает влажную тьму зрачка, и вовне проливаются слезы, в них – истина : девственная, чистая, незапятнанная ( скатывается по щекам, оставляя за собою иссыхающие ручейки; в них : погребенный внутри каждого бог ). но сумасшествие рвет истошными воплями маленький человечий рот, лишая его зубов, вырывает искусанные в страхе ногти под самый корень : человеку защитить себя будет нечем, он будет слаб, он будет нагой, он будет жалок, пытаясь спрятаться в колыбели собственных распоротых ребер.

он отринет людское, так и не сумев принять божественное. зачахнет да медленно изгниёт.

амелия видела эти скрюченные тела, смотрела поверх глади их помутненных глаз и не видела там более человека – те существа были белесые, почти что прозрачные, да измученные ( умоляющие о пощаде : убей, убей, убей же, убей ), и того прозрения она не хотела – остаться жалкою оболочкой в обмен на саму только боль ( та разрывает крохотными соцветиями внутренности и сейчас ).

некоторую цену человечество заплатить неспособно в силу своей ущербности : амелия понимала это ( кажется ) лучше других.

по этой самой причине когда-то давно она покинула увядающие стены старого бюргенверта, покинула виллема – покинула изувеченную истиной ром; по этой причине она не подавала руки миколашу – ладно, тому причин было все же великое множество – амелия не внимала его безрассудности, не слушала его, раскрыв широко рот
( в отличие от– )

по этой причине не жаждала и того, чего не сумеет сама проглотить.

сложнее было только не дать утонуть в том разложении кому-то еще – тому, кто представлял неподдельную для нее ценность. и амелия хмурит лоб –
ей было трудно думать о лоуренсе без сожаления : трудно видеть осушенные солью паранойи его глаза ( впалые щеки, черные мысли, засаленные локоны, липнущие к позолоте его лица ). разум его увядал не в истине, а во лжи –

так ей кажется.

[indent] - откладывать разговор более не получится, мой дорогой лоуренс, - ее лицо скорбное ( до блевоты ), покрытое горестной зеленцой, - ярнами гниет изнутри : чума распространяется, пожирает город. виною тому только наше бездействие.

собор багровеет от лунного света; светлый камень покрывается кровавою корочкой, будто внутри была бойня, будто внутри – теперь ничего живого, и слышно лишь дыхание монстра, от коего дрожат едва ощутимо разноцветные витражи. амелия ступает ближе к возвышающейся над нею фигуре, становится на колени да подает руку – обнаженную, мягкую, беленькую : меж костяшек ее просвечиваются тоненькие ручейки вен.

перчатки кладет на холодный мрамор.

[indent] - и… думаю, тебя уже успели оповестить, что пропал наш человек. тот, кому ты поручил наблюдать за делами школы, - голос становится ниже в своей гадливости, скрыть подобное у амелии получалось скверно то ли от усталости, то ли от избытка непереваренных чувств, - мне кажется, у нас нет больше времени, дабы отсрочивать жесткие решения.

гневливый выдох растворяется в сквозняке.

[indent] - viperam sub ala nutricare.

амелия обещала себе, что не испытает жалости –

но пережеванная не единожды и привычная ей на вкус гадливость скребет наждаком окровавленный рот, скатывается в пищевод вместе с ядом разбитых о зубы слов : некогда заколоченных под языком, гнилостными пятнышками обласкавших нежную слизистую –
амелия чувствует себя изменщицей, пусть ( нехитрая и столь крошечная в предложенных масштабах ) полу-ложь повисла мертвым грузом лишь на ее ( острых ) плечах.

да, сомнение – то же, что и предательство ( так повелось : так они говорят ) и наощупь оно столь же влажное, неприятное : липнет к бледненьким отпечаткам, вбирая скопившуюся в душе пыль, растирает ее по внутренностям – после : ей не отмыться.

лоуренс ставит ее на колени практически не касаясь – физически, мысленно, почти что в повелительной форме : чувствуешь, коленки ведь мерзнут, касаясь мраморной тверди – его ( разворошенные чем-то неосязаемым и нечетким, вальяжно расплескавшимся на периферии взгляда ) зрачки не скрываются ныне под мутным стеклом его глаз, они закованы в камень промозглого до костей собора : играют разноцветными бликами в витражах.

облизывают каждый шаг приходящего.

амелия хмурит брови, ощущая, как он пробирается под ее кожу – беспардонно и хаотично; и той хочется соскрести ее охладевший бархат обломанными своими когтями, оставить нутро нагим – ее бы воля, то распорола бы брюхо в попытке себя обелить : из честолюбия, разумеется.

[indent] - мы не будем называть «это» подобным… образом, - звучит почти что решительно; помнишь : сомнения – та же измена, и на вкус они одинаково кислые, вгрызаются разъяренно в кончик разбухшего языка.

но ведь это чистая правда : амелия обещала себе, что не испытает жалости –

но его фигура похожа скорее на ржавый крюк – облупленный, сточенный – при свете луны нетрудно пересчитать торчащие позвонки даже сквозь терпкую ткань : нетрудно порезаться о точные линии дрожащей челюсти. тусклые волосы липнут к осыпанному сырым бисером лбу, золото, спутанное в некогда непослушных кудрях, поредело, опало под ноги; амелия поджимает губы, когда нечаянно касается его пальцами, подбирая свои перчатки.

будет болезненно запомнить его таким.

[indent] - все совершают оплошности. миколаш… ведь он от них тоже не застрахован, - каждое слово ощущается грязью по небу : политически вылизанная полуправда вяжет язык. наверное, в этом и был ее шарм, - в этом, наверное, и кроется корень наших проблем.

амелия поднимается на ноги, тоненькие перчатки скользят по рукам, словно вторая кожа : отсвечивают переливом хитина – суставы протяжно ноют, когда та сжимает пальцы свои в кулаки : жест являющий наигранную слабину. она смотрит ему в глаза – прочти же меня, я единственное, что у тебя осталось – но не видит в них личины смотрящего.

[indent] - нам нужно отрастить зубы, лоуренс. добро, - какая же пошлость, - не чурается взять в руки меч.